...Я был там, где нашли бойцов, которые, наконец, обрели в этот день покой. На краю гигантского болота, по берегу которого до сих пор петляют глубокие финские траншеи. Мне до сих пор иногда снится звук, с которым щуп ударяет в красноармейскую каску на метровой глубине. Нет-нет - но чудится запах тины, болотной воды и смерти, который сшибает с ног, когда снимаешь дерн со старой воронки. На дне ее - солдаты. В шинелях, валенках, касках, увешанные гранатами и сумками с патронами. Многие - в тех позах, в которых их застала смерть в далеком феврале 1940-го года, в страшной, кровавой и бессмысленной мясорубке Зимней войны.


Читаю донесения из февраля 1940-го. Вот части Красной Армии штурмуют линию Маннергейма. Упорные бои то разгораются на высотках, то скатываются в низины и обширные болота. И там - строчка за строчкой, буква за буквой - разыгрываются отнюдь не голливудские кровавые трагедии.

"Противник шесть раз ходил на батальон в атаку. Командирский
состав батальона почти целиком выведен из строя. Начальник штаба ранен в руку по его словам. Писменный убит. 3-й батальон, отрезанный огнем на опушке под сильным огнем не мог продвинуться на помощь 1-му стрелковому батальону. К ночи стали отходить. Точных сведений о потерях нет"

"Потери уточняются..."

"Потери неизвестны..."


За казенными словами - десятки глубоких воронок, куда наспех скидывали убитых - чтобы не мешали наступать дальше. По 20, 30, 40 человек в одну яму. Забирали только оружие - все остальное отправлялось на дно вместе с трупами.

Нащупываешь в мутной воде валенок - почти сверху. Тянешь наверх - а это рукав шинели. И ладонь - мягкая, розовая, совсем такая, как у тебя самого. 76 лет назад ладонь эта сжимала винтовку, а потом эту винтовку из уже неподвижной ладони кто-то выдернул. Начинаешь руками выдирать из воронки торф и дерн, откачиваешь воду... Боец лежит вниз лицом, нелепо скрючив ноги, вытянув вперед руку - и почти наяву видно, как его подкосило, как он падал, как будто отгораживаясь от смерти рукой, как будто отталкиваясь от болота, которое станет его пристанищем почти на целый век. Почти целый век он будет лежать лицом к трижды проклятой линии Маннергейма, в каких-то 200 метрах от заветного и смертоносного берега.




Болото бесстрастно сохраняет все: кожу, волосы, лицо, одежду, даже красную звезду на каске. Дистанция в семь десятилетий сокращается до одного выдоха, когда вместе с товарищами, на счет "три", прямо за шинель вытаскиваешь солдата из проклятой воронки.

Вот его ложка с надписью "ЛУК". Лукьянов? Лукичев? Ланской Устин Кириллович? Гадать можно бесконечно. Документы немы - однозначных совпадений с базой данных нет. Но надо искать. У нас на это еще как минимум половина жизни - а у него уже нет.







Вот его подсумки, донельзя набитые патронами. Котелок, на котором сразу три фамилии - и ни одной, которая совпала бы с буквами на ложке. Что поделать, военный быт: мертвому товарищу котелок не нужен, не грех его забрать и рядом с его фамилией нацарапать свою. И еще оставить место тому, кто подберет его с твоего трупа.






Совсем рядом - здоровенная воронка, куда в беспорядке скинуты такие же безымянные люди - в шинелях, валенках, касках, с патронами и гранатами, с газетами за пазухой и табаком в кисетах. 27 человек, не добежавших до края болота в феврале 1940-го. Чуть поодаль - еще воронка. И еще, и еще, и еще...

Болото останавливает время. Не вдыхай этот приторный запах мха и вереска, не прислушивайся к натужному скрипу корявых сосен - иначе пропадешь, будешь затянут в прошлое безвозвратно. И это тебе из далекого 21-го века будут адресовывать такие нелепые и такие неуместные речи про поднимающий голову фашизм.

Автор Сергей Загацкий